Детство периферийного мальчика.

С виду оно было похоже на эскимо. Я тоже когда-то любил эскимо. А теперь нет. Детство то уже кончилось. И, смотрите, как ведь странно, эскимо больше всего напоминает мне о детстве, но именно из-за него я фактически впервые в жизни почувствовал себя взрослым. Хотя я еще ребенок и должен непосредственно по-детски чувствовать весь мой мир, но, опять-таки…. Ведь если я так говорю, так мыслю, то все мое существо уже не детское, ведь нет непосредственности. Я смотрю на себя-маленького сквозь призму себя-взрослого.

В школе я любил перед самым уроком, когда все громко орали, ганялись за друг-другом, тихо сесть за свою парту и внимательно смотреть на окружающих меня людей. Я выискивал в их хаотическом помешательстве какие-то упорядоченные законы. Может даже законы арифметики – моего любимого предмета. Но потом приходила учительница и порядок мира в классной комнате разрушался, потому что в хаосе ведь порядок. Ну как этого не понимать в 4-м классе. Я без конца учился. В то время я хотел учиться, ведь я не понимал, для чего это надо. И главное – у меня это хорошо получалось. Ведь я верил взрослым, которые обещали мне купить больше игрушек и мороженого в обмен на хорошие отметки.

Но в какой-то момент все это исчезло и то, что казалось самым главным, почему-то вообще потеряло свое значение. Цели стали другими, мысли, впервые за столько лет, запутались вместо того, чтобы течь себе непрерывным ходом, как раньше. Но «раньше» уже нет, оно кануло в лету. Как нет и тебя прежнего. Когда-то я слушал музыку, и в этой музыке мне нравилась мелодия и звук голоса. Теперь я зачем-то пристально обращаю внимание на текст. Я стал снобом, как и все взрослые. И только мороженное, которое капает на мой кожаный пиджак от Gucci, напоминает мне о детстве.

Да, ведь оно и правда так напоминало эскимо издали. Поэтому я и поехал туда. Ехал, чтобы хоть на миг освежить свои воспоминанания и детские мечты.

Я когда-то мечтал быть учителем. Хотел так же, как и горе-учителя нашей школы ставить нас-шалопаев на правильный путь. Но лишь отчаяние видел я тогда в глазах моего учителя. Ведь ни у кого из нас не было шансов. И никто не хотел ничего менять. Да и не нужно там ничего менять. Пусть остаются седины на 40-летних головах, добытые в бессмысленных попытках научить, пусть остаются курилки – одна на всю школу – собсвенно сама школа, пусть остается доска почета, на которую уже 20 лет не вешали новых фотографий. Золотые медали там давались из сострадания – как последняя попытка помочь – дать первый шаг в жизнь. И я убежал. Вовремя сбежал. Я испугался, пусть простят меня за эту слабость родители. Наверно где-то в этот момент периферийный мальчик стал взрослым.

А теперь я ехал по пустынной мостовой моего нового города. О, как я хотел забыть те времена жестокости и бессмыслия. Тот страшный промежуток времени между последним мороженным и моим побегом. Это казалось сущщим адом тогда. Да и сейчас мне тоже так кажется.

…Сигнализация ревела во всю, а я просто сидел, опершись лбом о руль своего BMW. Сидел и думал, как бы сейчас жилось тому мальчику, который умер много-много лет назад. Я на всей скорости въехал в столб – дорожный знак тупика – «кирпич». Он погнулся от удара и прямо мне в стекло опустил свое круглое табло с предупреждением.

Как же он похож на эскимо. Эскимо на красном фоне. В темноте вечера мне больше ничего не хотелось в этой жизни.