




Писал эти строки,
Но мысль прервалась —
Ребенок проснулся.
Я не дописал строку,
Вернуться назад не смог.
Мысль растеклась,
Ребенок ползает у ваших ног —
О публика,
Ручкой прямо в глаз.
Почему бессмертие невозможно в семейном очаге?
Почему одолевает обыденность.
Куст ракита, ручка на столе.
Сколота колонна за окном,
Через дорогу, достанется мне.
В сырой земле,
И надпись растворится.
Растает в дожде, грибке и мгле,
Как и все за этой колонной.
Съеденное влагой,
Время победит свое,
Ребенок вырастет, ты умрешь.
От скуки, поверь.
И ненаписанные стихи все равно никому не нужны.
Стук в дверь — конец строки.
Смерть отошла на второй план,
Черно-белого выпуклого телевозора,
Его смотрю без звука, перевернутым,
Как гласил стакан.
Ветра нет, время замерло,
Часы не идут, нет часов,
Ни на руке, ни в доме — грядут дни,
Они скоро умрут.
Серый снег, в темном загоне
Собака. На душе скребут.
Хочется уехать отсюда скорее,
Но куда уедешь — там не зеленеет,
И нет скошенной в преддетствии травы.
Нету человека что вел тебя за руку,
По лугу, и трава зеленела ярко,
Серость захватила зимнюю прогулку,
Не дождешься осени светлого подарка.
Все равно конец ожидает каждого,
Вечереет тень солнечным огарком,
Лишь забытием, черным камнем, слякотью,
Путь твой оборвется кладбищем у парка.
Зимой утренняя тревожность —
Норма, отсутствие покоя,
Волнами находит страх.
В его рационе
Нет рационального, есть только
Море дрожи в кончиках пальцев,
Головной боли,
Разбитого стакана,
Прибоя давления.
Когда остаешься наедине
С самим собой —
Будущее всегда трагично
Как у Мельпомены,
Так
Принято,
Холодный пот стираю со лба
Салфеткой в час волка.
Дыхание рядом —
Вроде бы спокойное,
На мгновенье возвращает в реальный мир.
За закрытым заплавленным окном
Туалета — темное утро.
Солнце еще не встало,
Еще час до рассвета — и тихо.
Тишина в этот час навевает страх на мутную душу
Мою, растекаются
Ночи чернила по моим венам.
Я сижу обхватив голову.
Мокрая ладонь постепенно
Охлаждается.
Листья за окном шелестят,
От смерти пока уклоняются.
Вот бы выспаться,
Вот бы проснуться.
И найти тайну знаков
В рукописи Вышенского.
Печатная машинка в 70-ом
Делала много ошибок
И опечаток..
Разделы попутаны,
Извне голос подсказал, —
И через буквы —
Шептал тихо
Твоим голосом в ухо.
Загадка ушла вместе с поэтом.
Кто вспомнит грустные тетради,
Напечатанные может летом?
А может — в кровати?
Непонимание и отсутствие читателя
Где-то
Напоминает время —
Безжалостное и глухое.
Но был ли мост между Ним и тобою?
Бил ли связью этот странный опыт?
На твоих тетрадях
Остались оттиски пальцев,
Исправлений и опечаток.
Но что же верно?
Исправленному верить?
И нет больше автора
Проверить.
И времени больше нет.
Время утекает как вода,
А что я вспомню
Из этого беспокойного декабря?
С прошлого года
Я помню ёлку,
Беременность,
Иголки разбросанные по комнате,
Без толку
Проведенные выходные
На выставках — позывные
Вечности.
Стихи и
Слабые конечности
После возвращения.
И — рождение
Новой личности — не божьего
Но моего — сына.
Друг з чаркою,
І сходинки що темніють.
Вечоріє, а потім —
Приходить ніч.
Вона приходить сама,
Ніби по голові,
Б‘є палицею.
І натовп стомлених людей,
На станції Гідропарк, —
Кому потрібен гідропарк узимку?
Кожна станція у сутінках, але
Скупі ліхтарі, —
Так і б‘ють палицею по лицю.
Не вистачає життя і дихання спирає у грудях.
Схололий чай.
Схололий час.
Он нашел себе замену.
А нам дали разрешение.
А у кого спрашивать разрешение на жизнь?
М. Воробйову
Він залишив заклопотанність.
Вибух рота, коли людина говорить —
А ії не чути,
Залишився на зупинці —
А ти —
Поїхав.
Сторінку перегорнув,
І час залишився сам у кімнаті.
Я пересмотрел сегодня фильм «Зеркало», и как мне кажется я его наконец-то понял. Все эпизоды сложились в картину.
Это чрезвычайно тяжелый фильм и он был лично тяжелый для меня.
Сложность его в том, что он описывает правду какая она есть. Настоящую жизнь, без шуток и развлечений. Во всей ее глубине и глупости, нелепости и усталости. Тот образ детства который остался в памяти. Ты ведь не контролируешь, что ты помнишь а что нет, сто тебе сниться и какие моменты запечатались в память.
Моменты, которые изображает автор полны детского неудобства что ли. Когда ты еще ребенок и зависим от взрослых, но со многими вещами не согласен и считаешь, что не должно быть так. Но молчишь. Потому что ты ребенок и это создаёт какое-то навязчивое чувство на всю жизнь.
Тот же сон про отцовский дом. Он никогда не поменяется и не уйдёт. Он запечатлен в мозге как на пленке. Жизнь не остановить. Поломанную, глупую жизнь — не исправить. Но каждая жизнь — и поломана и глупа. Поэтому фильм такой сильный. Потому что он резонирует.
Может это и имел Тарковский ввиду когда говорил, что этот фильм религиозен?